Қазақстан халқы Ассамблеясы

Гуругли. Таджикский народный эпос

О падишахе Райхан-арабе, рождении Гуругли и основании города Чамбул

Расскажем, как царствовал хитрый Райхан,

Владыка богатством прославленных стран,

Как он воздавал чародеям почет,

Чтоб славой чудес возвеличить свой сан;

Как другом его был колдун звездочет,

Как верил тому колдуну падишах

И как, по созвездьям гадая в ночах,

Увидел волшебник туркменский народ,

Который за степью безводной живет

В густых, шелестящих всегда камышах.

Владыку туркменов зовут Ахмедхан,

Старейшин туркменов зовут: Юсуфхан,

Еще Надирхан, Зухурхан, Заххархан,

Еще Камальбек, Карахан, Каххархан,

Жену Ахмедхана зовут Далля,

Сестру Ахмедхана зовут Гуль-Ойим, -

Ее красотой зацвела бы земля,

Но скрыта от всех она братом своим.

Служила она его женам всем,

А жен Ахмедхана было семь,

Они презирали ее красоту,

Они обижали ее, сироту.

Жила она в бедности, в тайных слезах.

О ней падишаху сказал звездочет.

О девичьем горе узнал падишах

И молвил: "Не страшен мне этот народ,

Который за степью безводной живет

В густых, шелестящих всегда камышах.

Пускай Ахмедхан мне сестру отдает.

Послом к Ахмедхану ступай, звездочет".

Посол, проскакав по пустыне верхом,

К шатру Ахмедхана подходит пешком,

Прикинувшись дряхлым, седым стариком,

Измученным долгой дорогой, больным,

И просит напиться, хозяев хваля.

И молвит жена Ахмедхана Далля:

"Воды ему дайте!" И вот Гуль-Ойим

Наполненный ставит кувшин перед ним.

А он, чародей, на большие листы

Красавицы тайно наносит черты,

Рисует лицо неземной красоты,

Рисует он тонкий, невиданный стан

И едет, блуждая в горячих степях,

В столицу, где ждет его хитрый Райхан.

Глядит на черты Гуль-Ойим падишах

И молвит; "Отдаст мне сестру Ахмедхан,

Иль племя его я повергну во прах!"

Он шлет к нему семьдесят богатырей.

Они прискакали и слезли с коней.

Глядят: многочислен туркменский народ.

Встречает их сам Ахмедхан у ворот,

Коней легконогих в конюшню ведет

И в мехмонхоне угощает гостей.

И так Ахмедхан обратился к своим

Незваным опасным могучим гостям:

"Что, семьдесят воинов, надобно вам?"

И те отвечали в пристойных речах:

"К тебе нас как сватов прислал падишах.

Отдай ему в жены сестру Гуль-Ойим".

Сказал Ахмедхан: "Хорошо, отдадим".

Но тайно туркменов созвал на совет,

Спросил: "Что сказать падишаху в ответ?

Он хочет сестру мою сделать женой

И нам за отказ угрожает войной".

Сказали туркмены: "Расстанься с сестрой!

Мы бедный и миролюбивый народ,

Пускай он сестру твою в жены берет.

Отдай падишаху свою Гуль-Ойим,

Тебе падишах благородный пришлет

За деву прекрасную щедрый калым".

Райхану ответ Ахмедхана готов;

Он просит немало богатых даров -

Он просит рабынь, он просит рабов,

Он просит быков, он просит коров,

Он просит отару овец с чабаном.

Табунщика просит себе с табуном.

Торопит он семьдесят богатырей

Доставить письмо падишаху скорей.

На все соглашается хитрый Райхан,

Калым Ахмедхану везет караван.

И вот у шатра разодрали козла,

И буйно пирует толпа, весела.

Старейшины входят один за другим

В покой, где сестра Ахмедхана жила,

И к свадьбе готовят они Гуль-Ойим.

Пред свадьбой вымыли чисто ее,

Намазали маслом душистым ее,

Вечерней молитвы свершили обряд

И в брачный ее облачили наряд.

"Не плачь! - говорит Ахмедхан сестре. -

Ты будешь ходить в парче, в серебре,

Ты будешь весь век проводить в пирах,

И будет супругом твоим падишах".

Но плачет сестра: "Неужели мне

Жених не найдется в родной стране?

Он был бы мне мужем во тьме ночной,

При солнечном свете - твоим слугой".

 

*

Дрожа перед братом суровым своим,

В пустыню бежала тайком Гуль-Ойим.

Хитер Ахмедхан, и в безлунную ночь

Свою к падишаху отправил он дочь,

Закрыв ей лицо покрывалом густым.

Жила его дочь в падишахских дворцах,

Скиталась сестра в нелюдимых степях,

Не ела она ничего, не пила

И с голоду в голой степи умерла.

Погонщик верблюдов нашел ее прах,

Привез к Ахмедхану и бросил в дверях.

Заплакали жены, склонясь до земли.

Тогда Ахмедхан с Юсуфханом пошли,

На кладбище тайно ее отнесли,

Зарыли ее, совершили обряд

И дали погонщику новый халат.

 

*

Был конь у Райхана, коням господин,

Подпрыгивал к небу на сорок аршин.

И вот Ахмедхану Райхан подарил

Могучего мать, - украшенье кобыл.

Однажды табунщики шумной толпой

Коней своих выгнали на водопой,

И вдруг кобылица, резвясь на ветру,

Ударив по холмику мощной ногой,

Пробила копытом в могиле дыру.

И видит: во мраке, глазами блестя,

Руками по комьям земли колотя,

Глядит из могилы живое дитя.

"Наверно исчахла у матери грудь, -

Сказала она и легла отдохнуть. -

Могила темна, холодна, глубока,

Пускай он попьет моего молока".

С тех пор ежедневно кобыла тайком

Кормила младенца своим молоком,

И стала она, словно палка, тонка,

И кожа на брюхе отвисла мешком.

И вот к Ахмедхану табунщики в дом

Вбежали и молвят, склонясь перед ним:

"Худеет кобыла с той самой поры,

Как ходит к могильной плите Гуль-Ойим,

Твоей благородной несчастной сестры.

Худеет кобыла, что делать нам с ней?"

От срама и страха стал снега бледней

Судьбой уличенный хитрец Ахмедхан

И молвил: "Когда кобылица опять

Придет на могилу сестры полежать,

Пускай подползет к ней табунщик один

И ловко накинет на шею аркан.

Подпрыгнет она на двенадцать аршин,

И станет известно, что скрыто под ней".

На кладбище все побежали скорей,

Подкрался к кобыле табунщик один,

Вскочил, размахнулся, и легкий аркан

Взлетел и понесся, в полете свистя.

И сразу кобыла взвилась к небесам,

В прыжке ее было двенадцать аршин.

И видят они: человечье дитя

Губами к ее присосалось сосцам.

Ребенок сорвался, ребенок упал,

Заплакал и снова в могиле пропал.

Когда о ребенке узнал Ахмедхан,

Коварный приказ был табунщикам дан:

Взнуздать кобылицу покрепче уздой

И не отпускать ее на водопой.

Он думал: "Племянник непрошеный мой,

Сестры моей мертвой таинственный плод,

Во мраке могилы без пищи умрет".

Но был недоволен приказом народ.

Два храбрых джигита поднялись с зарей,

Рассыпали возле могилы сластей,

И вырыли яму, и спрятались в ней,

Чтоб лучше следить за могилой. И вот

Огромный голодный младенец ползет

Наверх из могилы. Младенческий взор

Впервые увидел и солнца восход,

И птиц в поднебесье веселый полет,

И желтых степей необъятный простор,

И снег на вершинах сияющих гор.

Он сласти заметил, их в руки берет

И пухлыми пальцами тащит их в рот.

Вскочили джигиты, рванулись вперед,

Могилы засыпали сумрачный вход,

Ребенка на руки схватили они,

И в город его притащили они.

Раскаяньем, страхом, тревогой объят,

Сказал Ахмедхан, что он счастлив и рад,

Сказал, что он праздник устроить готов:

Джигитов созвал и созвал стариков,

И вот уж в чугунных утробах котлов

Для юных и старых готовится плов.

Народу дитя он с крыльца показал

И так, притворяясь счастливцем, сказал:

"Туркмены, мы будем родными ему,

Дадим же, туркмены, мы имя ему".

Народ, обратись к старику одному,

Просил его имя назвать. И мудрец,

На камне у ханского сидя дворца,

Раздумывал долго. Потом наконец

Спросил: "Кто, скажите ребенка отец?"

В ответ он услышал, что нету отца,

Узнал, что взрастила могила его,

Узнал, что вскормила кобыла его.

"Тогда мы его назовем Гуругли", -

Сказал он. И благодарила его

Вся площадь, ему воздавая хвалы.

 

*

С невиданной рос Гуругли быстротой,

Был гибок, как тонкий тростник, его стан,

И был его солнечный лик осиян

Небесною, а не земной красотой.

Однажды он поднялся рано с зарей,

Когда еще спал в тишине Ахмедхан

И верный товарищ его Юсуфхан,

На сорок табунщиков ханских напал

И ханский табун благородный угнал

В пустыню, в безводную степь Кумыстан.

На мягких коврах Ахмедхан отдыхал,

Вдруг конюхи все прибежали толпой,

Крича сгоряча на весь город: "Разбой! -

Крича исступленно: - Вставай, Ахмедхан!

Твой дерзкий племянник, воспитанник твой,

На нас на рассвете сегодня напал

И ханский табун благородный угнал

В пустыню, в безводную степь Кумыстан".

Свирепый и грозный вскочил Ахмедхан,

Вскочил его преданный друг Юсуфхан,

Еще Каххархан, еще Зухурхан,

Еще Камальбек и еще Карахан:

Схватили в могучие руки свои

Широкие черные луки свои,

Схватили большие кинжалы они,

К коням боевым побежали они,

Помчались в безводную степь Кумыстан,

Увидев табун, закричал Ахмедхан,

Дородством коней в табуне удивлен:

"Хвала Гуругли! Бессребреник он!

Табун мой в безводной пустыне он пас,

И каждый мой конь стал огромен, как слон.

Хвала Гуругли! Не ограбил он нас,

А сделал богатыми, выручил, спас!

Да будет он господом вознагражден!"

Сказал Гуругли: "Заплати мне за труд".

Душа Ахмедхана черна и жадна,

Однако, хитрец, он почувствовал тут

Что надо платить ему: "Из табуна

Любого себе ты возьми скакуна".

"О дядя, не прав твой расчетливый суд,

И служба моя не вознаграждена.

Ты подло меня обсчитал, Ахмедхан,

Но хитрость и жадность тебя не спасут,

За все еще ты мне заплатишь сполна

Потом, а пока я возьму скакуна".

Пошел к табуну он и поднял аркан,

И вдруг увидала кобыла его,

Которая в детстве кормила его.

Любимца, как видно, узнала она,

Узнала воспитанника своего.

Тотчас же к нему прискакала она,

Сама себя в петлю загнала она,

Просунув могучую шею в аркан,

Навеки послушна, навеки верна.

Разгневан, вернулся домой Ахмедхан,

И скоро приказ услыхала страна,

Объявленный всем поголовно: "Любой,

Седой ли старик иль джигит молодой,

Кто ночью ли темной иль солнечным днем

Впустить Гуругли согласится в свой дом,

Снабдит его хлебом, водой питьевой, -

Ответит за это своей головой,

Ответит своею семьей и добром".

Когда Гуругли возвратился домой,

Соседи его повстречали дубьем,

Соседи ему закричали: "Побьем!"

Кричали ему: "Убирайся! Долой!

Исчезни, рожденный на свет без отца!"

И, слезы смахнув рукавами с лица,

Он в степь удалился с кобылой своей

И пас ее долго в раздолье степей.

Молва о сестре Ахмедхана пошла,

Что сына в могиле она родила.

Кто был ее мужем? Табунщик? Чабан?

Услышал об этом и хитрый Райхан.

Вскричал он: "Меня обманул Ахмедхан!

Он дочь мне отправил свою, не сестру!

Отныне божественным Латом клянусь,

Что будет наказан постыдный обман,

Что я отомщу за дурную игру,

Что я через степь до него доберусь!"

Он сел на коня и, под топот копыт,

Помчался в пустыню, угрюм и сердит.

Он гонит, и скачет, и в гневе твердит:

"Коварному тестю несу я беду,

Жену Ахмедхана, Даллю украду".

Был мстителя путь перерезан рекой,

Стремительной, в сорок аршин шириной

И в столько же ровно аршин глубиной.

Коня своего он ударил камчой,

Конь прыгнул, и вот уже он за рекой,

Еще семь аршин пролетев над землей.

На жесткую землю спустясь с высоты,

Увидел Райхан: возле черной скалы

Спит юноша ясной, как свет, красоты.

То был кочевавший в степях Гуругли.

Спросил Гуругли удивленный Райхан:

"Чей сын, ослепительный юноша, ты?"

"Мой дядя, - тот молвил в ответ, - Ахмедхан",

"О юный красавец, тебя я молю,

Похить для меня твою тетю Даллю,

И золото будет наградой твоей".

"Нет, золото - желтый песок для меня, -

Сказал Гуругли. - Я его не люблю.

Но ты обещай мне, что спаришь коня,

Коня своего с кобылицей моей".

Райхан обещал. Через несколько дней

Примчались они, удилами звеня,

И сразу услышали, что Ахмедхан

И с ним неразлучный его Юсуфхан

Охотятся где-то в раздолье степей.

"Почтенная тетя, воды нам налей,

Водой напои истомленных гостей", -

Учтиво Даллю Гуругли попросил.

Она подала им кувшин, и Райхан

За смуглую руку ее ухватил

И рядом с собой на седло посадил.

Они ускакали с добычей своей,

Далеко в степи свой раскинули стан,

Чтоб дать отдохнуть утомленной Далле.

Коня с кобылицею спарил Райхан,

Потом попрощался и скрылся во мгле,

Даллю увозя у себя на седле.

 

*

От жен и детей услыхал Ахмедхан

О том, что Даллю его выкрал Райхан,

И за Гуругли, за виновником бед,

Помчался в погоню, от ярости пьян.

Но скрылся в песках похитителей след.

Песок безграничной пустыни был нем,

Домой Ахмедхан возвратился ни с чем.

Судьба Гуругли по пустыням гнала,

В пустыне кобыла ему принесла

Жеребчика крепкого, словно скала,

И легкого, быстрого, словно стрела.

Он женским кормил жеребца молоком,

Чтоб тот с человеком сравнялся умом.

Верблюжьим кормил жеребца молоком,

Чтоб вырос и стал он огромен, как дом.

Овечьим кормил жеребца молоком,

Чтоб стал он с путями степными знаком.

Он лисьим кормил жеребца молоком,

Чтоб ветер степной обгонял он бегом.

И заячьим даже кормил молоком.

Чтоб мог он укрыться от встречи с врагом,

И стал жеребенок могучим конем,

Какого доселе не видовал мир,

И дал Гуругли ему имя Булкир,

И всюду отныне он ездил на нем.

 

*

Он к дяде однажды пришел своему,

И так, поклонясь, он промолвил ему:

"Дай сбрую, о дядя, коню моему,

И я у Райхана Даллю отниму".

Довольный, дал сбрую ему Ахмедхан.

И тотчас, собравшись, отправился он,

В лохмотья, как дервиш седой, наряжен,

В тот город богатый, где правил Райхан.

Далля в падишахском гуляла саду

С толпою прекрасных невольниц и жен.

Вдруг видит: ведет жеребца в поводу

К ней дервиш седой и поет на ходу,

И вот уж он женщинами окружен.

Далля лишь взглянула, узнала его

И замысел весь угадала его.

Ждала, не сказав никому ничего.

А он, под веселый и радостный смех,

Сперва оглядел одобрительно всех

И молвил, предчувствуя верный успех:

"Кто может вскочить на коня моего?"

В седло, улыбаясь, вскочила Далля,

Как будто подружек своих веселя.

А он закричал им, Булкира гоня:

"Булкир мой - Райханова отпрыск коня.

Пускай же Райхан догоняет меня".

Помчался в погоню Райхан удалой.

Был путь Гуругли перерезан рекой.

Коня своего он ударил камчой,

Конь реку одним перепрыгнул прыжком,

Еще семь аршин пролетев над землей.

Райханов же конь со своим седоком

Сорвался с разбега под берег крутой,

И вот оказался Райхан под водой

И вылез промокший и еле живой.

Он вслед Гуругли погрозил кулаком.

Вздохнул и ни с чем возвратился домой.

Сказал Гуругли Ахмедхану: "Жена

Твоя драгоценная возвращена,

Возьми ее, дядя почтеннейший, на!"

Так дружба была их возобновлена.

 

*

Охотился раз Гуругли средь песков

И сорок увидел гремучих ручьев.

"Хорошее место, - сказал он себе, -

Для башен, для пашен, садов и домов", -

И начал, послушный великой судьбе,

Дома возводить из больших валунов.

Он строил один, он трудился один.

Построив дома, он воздвиг наконец

Огромный, покрытый резьбою, дворец,

Дворец высотою в двенадцать аршин,

Чамбулом решил он свой город назвать.

Потом он сказал Ахмедхану: "Вели

В Чамбул мой народу перекочевать

И новый мой город людьми засели".

Сперва Ахмедхан отказался, упрям,

Однако народ его двинулся сам

К стоящим у светлых потоков домам.

Народ, веселясь, прославлял Гуругли,

Повсюду ему воздавая хвалы,

Народ помирил с Ахмедханом его

И выбрал навеки султоном его.

Услышали жители дальних стран,

Что есть правосудный в Чамбуле султан,

Что славен его ослепительный трон.

Степными дорогами с разных сторон

Пошли к нему юноши и старики.

К султону пришел звонкогласный Соки,

Веселый певец седовласый Соки,

И стал во дворце виночерпием он.

Известен султон и нездешним мирам.

Две девы из райского сада Эрам,

Две дивные девы Юнус и Ширмой,

Дав волю своим голубиным крылам,

К нему прилетели в дворец золотой,

Чтоб вместе с султоном до старости жить,

Чтоб вечно и верно султону служить.

Султон Гуругли, не имея детей,

Воспитывал нежно чужих сыновей.

То были не дети вельмож, богачей,

А дети простых чабанов и ткачей.

И первый приемыш звался Авазхан,

Второй - его названый брат - Хасанхан,

А третий и самый последний - Шадмон,

И словно родных полюбил их султон.

Две райские девы Юнус и Ширмой

Их в люльках качали порою ночной.

Султона они называли отцом,

Играли с Соки, седовласым певцом,

И дедом они называли его,

И радостным песням внимали его,

Преданьям о битвах исчезнувших дней,

О подвигах доблестных богатырей.